Англиканские поставления - статья и мой запоздалый ответ на неё

    Статья посвящалась популярному и давно решенному в Католической Церкви вопросу о действительности или недействительности англиканских рукоположений. Как известно, в Католической Церкви англиканские рукоположения признаны «полностью недействительными» по словам Папы Льва XIII. Как водиться, решение было принято понтификом «не от ветра головы своея», а после тщательного исследования вопроса. Удивительно, что почти все поместные православные Церкви признали в двадцатых и тридцатых годах эти же рукоположения действительными, пусть и под условием дальнейшего одобрения общеправославной полнотой. Крайне проблематичным стало признание в 1922 г. Константинопольским патриархом Мелетием IV вместе со своим синодом англиканских рукоположений наряду с теми, что «совершаются в римской, старокатолической и армянской церквах», а уполномоченный представитель Румынской Православной Церкви выразился вот так (внимание на использование прописных букв!): «Англиканская Церковь образовалась, выйдя из лона схизматической церкви». В этом выразился традиционный «антикатолицизм» восточного православия. Практически единственной поместной Церковью, не давшей своего согласия на такое признание стала Русская Церковь, которая как и Римско-Католическая Церковь тщательно разбирала этот вопрос с ХIХ в. Л. Воронов все время апеллирует к «русской богословской науке», в свете которой такое признание оказалось просто невозможным.

    Вообще, статья крайне интересна и актуальна по сей день не из-за вопроса о том, признать или не признать, а в силу развитой в ней богословской аргументации, в силу солидной источниковедческой базы, в силу исторического освящения вопроса. На этом бы и хотелось остановиться в этой моей запоздалой рецензии, которую я пишу по прошествии 54 лет с момента публикации статьи.

 

    В ХХ в. набирает силу движение на сближение Церквей и церковных общин. В этой связи в первую очередь встает вопрос о «чиноприемах». Если англиканский пастор желает принять Православие или Католичество, что должно с ним происходить. Нужно ли его заново рукополагать? Если да, то «условно» или «безусловно»? То есть по формуле: «Если ты не священник, то...» - или, совершенно отбросив всякое сомнение, просто совершать православный или католический чин рукоположения над кандидатом, который в таком случае рассматривается как мирянин.

 

    Как всякий серьезный богословский вопрос, вопрос о рукоположениях решается тогда, когда возникает нужда в его решении, а не заранее и абстрактно. Древние Вселенские соборы не измышляли себе повестку дня. Она задавалась той проблемной ситуацией, ради которой Собор и созывался. Поэтому, чтобы решить вопрос о рукоположениях нужно было развить учение о том, что вообще такое «рукоположения», что должно присутствовать в нем совершенно неприменно, что такое Таинство и в чем его отличия от других священнодействий и пр. и пр.

Все это крайне важные вопросы, поднятые уже в древней Церкви, затем Реформацией и последним поводом обсудить которые стала англиканская проблема. На сегодняшний день проблема считается окончательно решенной не только в связи с авторитетным заявлением папы Льва XIII, но и с практикой женских "рукоположений", обнажившей ложное учение англикан о церковном священстве.

 

    Отец Ливерий Воронов крайне симпатизирует англиканам, но в «лучших православных традициях» не очень симпатизирует католикам. Любой католический автор подозревается в однобокости и чрезмерном подчеркивании только «одного аспекта» в противовес «золотой середине» православного учения. При этом НИ РАЗУ не цитируется ни католический Катехизис, ни один из декретов Тридентского собора. Эта парадоксальная антикатолическая позиция русского духовенства на фоне дружелюбия к протестантам нашла художественное выражение в романе Е. Чудиновой «Ларец». Между прочим, отец Ливерий вскоре после публикации статьи, о которой идет речь, был послан наблюдателем РПЦ на третью сессию II Ватиканского Собора.

    Благосклонность к англиканам выражена, помимо прочего, в том, что автор признает «высокоцерковное направление» лидирующем в англиканском сообществе (как быстро все перевернулось!) и поэтому считает, что именно «высокоцерковное» богословие англикан нужно признавать репрезентативным в решении такого сложного вопроса.

    По моему сугубо личному мнению Л. Воронов, хоть и апеллирует все время к «русской богословской науке», тем не менее, сам к ней относиться весьма опосредовано. В нем, как будто видится эта граница между тем, что было и тем, что сейчас в духовных школах РПЦ. Он принадлежит двум мирам. Автор очно в семинарии не учился, тем не менее имеет солидное светское естественно-научное образование. Он участвовал в Псковской духовной миссии (см. об этом замечательный фильм «Поп»). Много претерпел от безбожной власти в советский период нашей истории. То есть, человеком он был, по-видимому, весьма достойным, но как богослов... это, простите, немного иначе.

 

    После подробного освящения исторической части вопроса, автор переходит к изложению православного учения о таинствах вообще, о священстве и, о Евхаристии. Всякий раз Л. Воронов сравнивает учение, представленное им как православное, с англиканскими источниками и мнениями «высокоцерковников».

    Исторически крайне интересно, что физически или материально цепь рукоположений в церкви Англии на самом деле не прерывалась! Это заставляет задаться вопросом, как действуют таинства, что необходимо помимо внешнего их совершения?

Крайне странно, что автор обходит вниманием католическое учение по сему вопросу. Ведь понять аргументацию протестантов и англикан можно только в этом контексте!

 

    Англикане отказываются применять слово «Таинство» по отношению к рукоположениям. Высокоцерковники, выражаясь более осторожно, говорят о двух Таинствах в собственном смысле слова и об остальных пяти в более широком. В чем же отличие Таинств от других священнодейственных обрядов?

    Вначале Л. Воронов приводит определение Таинства из «Православного Исповедания», которое, конечно, списано из католического катехизиса. Таинство — есть установленное Господом нашим священное действие, которое под видимым каким-либо образом душе верующего сообщает невидимую благодать.

    В современном католическом катехизисе Таинства определяются как «установленные Христом и вверенные Церкви видимые и действенные знаки благодати (signum visibile et efficax gratiae)через которые нам дается Божественная жизнь».

Потом Л. Воронов в духе времени начинает борьбу с «латинским пленением православной мысли», продолжаемую в наши дни митрополитом Илларионом Алфеевым. Он говорит, что это определение (из «Православного !!! Исповедания») близко к распространенному на Западе и «не отличается достаточной полнотой»! Также автор признает «вряд ли удачной» попытку определить Таинства в «Послании восточных патриархов». Она так же латинизирована и включает в себя типично католический признак отличия Таинств, о котором ниже. Это отмечал и проф. В. Соколов, то есть представитель той самой старой «русской богословской науки». То есть так называемые «символические книги», или тексты играют для православного мыслителя совершенно незначительную роль.

    Далее в рассуждениях Л. Воронова следует такой кавардак, что разобраться крайне сложно. Во-первых и В. Соколов и Л. Воронов употребляют для сравнения два крайне неудачных примера священнодействий, которые они пытаются сравнить с таинствами в «собственном смысле»: великое освящение воды и освящение престола или антиминса! Эти два обряда никак не могут быть сравниваемы с таинствами ведь в них нет непосредственного воздействия знака «на душу верующего». Это обряды освящения материальны вещей, а не непосредственно людей. Вместо этого в католической богословской литературе встречаются два других обряда гораздо более близких по внешней стороне к таинствам. Это чин поставления в иподьяконы, очень похожий на дьяконское сакраментальное рукоположение, и чин поставления в аббаты, практически копирующий епископскую хиротонию, но опять-таки без «сакраментальных» последствий. Чтобы приводить такие примеры нужно не на словах, а на деле быть знакомым с латинской традицией и этого как раз у автора статьи нет. Или, как делает И. Алфеев, можно было бы сравнить Таинства с постригом и т. д., но никак не с освящением антиминса или воды.

    Восточные патриархи и В. Соколов выделяют в качестве отличительного признака Таинств от других обрядов, тот факт, что «таинства действуют необходимо». Вот в этом пункте начинается игра в испорченный телефон. Попытаемся распутать клубок. За этим выражением стоит принцип латинского богословия, что Таинства действуют ex opere operato (по самому факту совершения). История выражения крайне интересна. Первоначально выражение не связывалось с действием таинств. Речь шла о том, имеют ли палачи Иисуса какую-то заслугу от своего "соработничества" превечному плану спасения. Ответ — нет, не только не имеют заслуги, но и понесут наказание. Дело спасения совершилось не благодаря им, а ex opere operato. Затем выражение было уместно перенесено в учение о таинствах. В отличии от них все остальные обряды, не только не установлены Христом, но и действуют ex opere operantis ecclesiae. Это не значит, как пишет В. Соколов, что в них нет «несомненного удостоверения того, что благодать действительно сообщается» (и тут Л. Воронов взрывается вопросительными и восклицательными знаками, разворачивая святорусское знамя борьбы с латинством). Это значит, что в них благодать подается по молитве Церкви, опосредуется её заступничеством, в большей мере, наверное, зависит от усердия и святости того, кто эти священнодействия совершает. Еще одно священнодействие — это экзорцизм, где, по опыту Церкви, крайне важна святость совершающего. С другой стороны, ставить в зависимость от святости священника такие необходимые вещи как Крещение или Покаяние или Евхаристию просто не сообразно с Божественной премудростью. Это лишило бы Церковь всякой объектиности в деле распространения Спасения.

    Далее Л. Воронов пытается еще раз подчеркнуть недостаточность западного определения Таинств как знаков, и гораздо большую уместность определения их как инструментов и орудий. Он даже считает, что католики и лютеране близки в признании за таинствами исключительно знакового характера. Это утверждение Л. Воронова граничит с клеветой на католическое учение. Святой Фома Аквинский (+ 1274) задолго до реформации и какой бы то ни было «русской богословской науки» называет Таинства инструментальной или орудийной причиной благодати. Этими орудиями пользуется никто иной как Сам Христос, для того, чтобы сообщить нам благодать, и не только благодать «вообще», но и особую для каждого таинства «сакраментальную благодать» то есть совершенно особый эффект от каждого из этих священных действий. Однако Л. Воронов считает подчеркивание «инструментальности» и «особой благодати» заслугой православия!

    В таинствах и только в них обыденное понятие «знака» превосходится, даже оказывается едва ли уместным, ведь о Божественном томистская схоластика говорит методом аналогии. То есть всем католическим богословам со времен IV Латеранского собора было вполне ясно, что отнесение Таинств в категорию знаков вызвано желанием сказать «что-то, чтобы не сказать ничего». Ни «знаковая», ни «инструментальная» составляющая сложной реальности Таинств не остается без внимания в католическом богословии.

    Далее Л. Воронов просто цитирует еще одно определение Таинств, данное д-ром. Н. Зерновым клириком Западно-европейского экзархата МП. Однако, по отношению к определению Зернова он не занимает никакой позиции. Определение Н. Зернова объемлет целый абзац. Данное определение однозначно не схоластично, если под схоластикой понимать логичность. У Н. Зернова Таинства суть корпоративные действия Церкви, которые осуществляют Царство Святой Троицы... В определение Таинств Н. Зернов включил «принятие ответственности за доброе направление и спасающий характер вновь установленных отношений» и т.д. на целый абзац... Так, по-видимому, преодолевается «латинское пленение» русского богословия.

    Сам Л. Воронов, отвергая решающий отличительный признак таинств (их действие ex opere operato), поддержанный восточными патриархами, приходит к выводу, что Таинства отличаются от прочих священнодействий двумя чертами:

Во-первых, их действие непреложно. По Л. Воронову «даже впадение в тяжкие грехи <...> не вовсе отчуждает человека от Бога и не совершенно лишает его полученного в Таинствах освящения». В качестве доказательства автор приводит практику Церкви отпевать усопших христиан.

Во-вторых, все семь таинств жизненно необходимы для самого бытия Церкви, а следовательно и для спасения человечества.

 

    В то время, как со вторым доводом можно в общем согласиться, первый критерий вызывает много вопросов. Во-первых, не всех усопших крещеных отпевают. Церковь хранит и другое предание, согласно которому публичным грешникам в отпевании даже следует отказать. Самоубийц традиционно хоронили вообще отдельно, а не в освященной земле кладбища. На ум приходит такой участок в городе Линдау на Боденском озере (Armenseelenaker). Трагизм человеческой свободы в том и состоит, что одной греховной мыслью, хулящей Бога, человек обрекает себя на вечную разлуку с Ним. И тут никакие прежде принятые Таинства не помогут. Католическое богословие выделяет три таинства, запечатляющие неизгладимую печать: Крещение, Миропомазание и Священство, но в нераскаянном грешнике эта печать послужит ему на Суде не ко спасению, а скорее, к осуждению. Кому больше дано, с того больше и спрос. Второй критерий Л. Воронова — это следствие недостаточного различения в сложном материале. Да и первый критерий не выдерживает пристрастной проверки инверсией. Получается, что отличить Таинства от других священнодействий (а именно таково намерение автора!) можно с помощью принципа «необходимости для жизни Церкви». Молитва необходима в жизни Церкви? - Да, значит она Таинство. А чтение Священного Писания? - Да, значит и оно Таинство и т. д.

    Конечно, и на Западе и на Востоке есть проблема терминоупотребления. Об этом написаны тома. Автор пишет что англикане различают т. н. «евангельские» и «не-евангельские» Таинства, но ведь их определение Таинств очень близко к католическому. Автор считает седмиричное число Таинств настолько очевидной вещью, что и говорить о протестанской редукции семи до двух не стоит. Но корни проблемы глубже. Проанализировать их автор даже не пытается.

    С другой стороны, также ненормально чрезмерно отделять Таинства от всего остального в Церкви. Для святого Амвросия Медиоланского омовение ног также было «таинством», а на два других обряда (поставление иподьяконов и аббатов) мы уже обратили внимание выше. Католическая Церковь, на мой взгляд, во многом преодолела грубо материалистическое и магическое отношение к Таинствам. Путь мысленного восхождения от чистоты ритуальной к чистоте нравственной богословием осуществлен давно, а в жизни конкретных людей будет осуществляться до скончания века. Вся Церковь, по определению II Ватиканского Собора есть «Таинство» теснейшего единения человека и Бога. На фоне такого понятийного горизонта и такой сверхзадачи чрезмерное углубление в различения необоснованно.

 

    Автор приходит к выводу, об отсутствии у англикан «православного» понятия о таинствах вообще и о таинствах священства в частности. Но ведь и сам автор не во всем сходиться с символическими книгами Православия и даже с мнением представителя «русской духовной науки» В. Соколова! Чего же требовать от бедных англикан! За три века до «русской духовной науки» и за два до Петра Могилы с его «Православным Исповеданием», зараженным латинством. В общем абсурд какой-то. Правильным путем была бы констатация крайней близости православного и католического учения о таинствах. Этот факт нужно было бы трактовать как свидетельство единого и потому апостольского предания. И только на фоне католического учения, известного Т. Кранмеру и его сподвижникам выявлять имеющиеся несоответствия.

 

Единство веры как условие общения в Таинствах

 

    Л. Воронов желает всячески показать какие-то мнимые несовершенства в католическом богословии. И о Евхаристии, и о священстве католики мыслят, по его мнению, не вполне православно, хотя и ближе к православию, чем англикане. Это Л. Воронов, тем не менее, очень робко замечает.

Чем же «плохо» католическое учение о священстве?

    Л. Воронов пишет: «Православная Церковь никоим образом не согласна с их мнением (католических епископов), будто все другие полномочия священника (кроме власти совершать Евхаристию), в том числе и власть прощать грехи, суть «обязанности придаточные» и «не относятся к существу священнослужения».

    Такова ли католическая позиция?

Катехизис Католической Церкви учит: «Пресвитер посвящен, чтобы проповедовать Евангелие, пасти верных и совершать литургию» Компендиум 328.

    Автору, по-видимому, совершенно не известно католическое учение о tria munera Christi. Вернее известно содержательно, но выдает он его за учение сугубо православное. Суть ведь не в том, чтобы устанавливать какие-то ранги между тремя служениями самого Христа, вверенные священникам, а в том, на что и обратили внимание католические епскопы в своем послании, что полномочие совершать жертву подразумевает священство. В Ветхом завете еще были пророки, которым было вверено служение Слова, была теократия (всякий царь есть Давид и помазанник Божий), но в Новом Завете все функции сошлись, сфокусировались во Христе. В них он дает часть священникам Нового Завета. Их священство не их, а всецело Христово. Управлять и проповедовать могут многие миряне (порой лучше чем некоторые священники), но приносить Жертву Нового Завета могут только священники. Именно поэтому, ни в коей мере не принижая двух других функций (обратите внимание на порядок их перечисления в католическом катехизисе), только Жертва требует с необходимостью священства и не по чину Аарона, а по чину Христа.

 

    Очень интересным кажется последний раздел о связи священства и Евхаристии. Тема, которую поднимает Л. Воронов очень важна. Ход мыслей примерно таков.

Для чего рукополагают во священники?

- Ради tria munera Christi (проповедь, пастырство, освящение)

Передают ли англикане своим приемникам власть освящать и приносить Евхаристическую Жертву?

- Нет.

Имеют ли они в таком случае полноценное учение о самом священстве?

- Нет.

Является ли такое повреждение в учении о священстве препятствием к передачи благодати священства?

- Да, так как повреждает намерение совершать то, что совершает Церковь. Церковь хочет передавать все три функции, причем освящению принадлежит существенная и незаменимая роль. Это аргумент папы Льва XIII, с которым Л. Воронов вполне согласен, конечно немного "покривлявшись".

Можно ли объективно зафиксировать измененное намерение, делающее апостольское преемство недействительным, ведь намерение вещь сугубо внутренняя?

- Можно, в сознательном и однонаправленном изменении прежних католических текстов в сторону их "опротестантивания". В высказываниях авторов реформированного чина.

 

Очень важен раздел статьи, заинтересовавший меня разбором того, что есть Евхаристическая Жертва. То, что излагает по этому пункту автор, до мелочей соответствует учению Тридентского Собора. Но и здесь Л. Воронов остался верным себе и не приминул упрекнуть католиков:

«Основная ошибка римско-католического богословия в данном вопросе сводиться к следующему: оно считает средоточием благодатной жизни Церкви не основную, то есть Голгофскую жертву, дающую бытие как жертве евхаристической, так и всем остальным Таинствам, а собственно Св. Евхаристию».

    В этом пункте сам автор снова вступает в противоречие не только с католическим вероизложением, но и с другими православными авторами (например, с М. Помазанским), не разделяющими эти «две» Жертвы. В очередной раз Л. Воронов возвел тем самым клевету на католическое учение. Западные богословы, Соборы и Катехизисы просто не перестают повторять: «Крестная Жертва — источник домостроительства таинств Церкви», а общее наставление к Римскому Служебнику стоит процитировать более обширно, ради великой духовной пользы этого текста:

 

    «Жертвенный характер Мессы, торжественно подтвержденный Тридентским Собором в согласии со всем Преданием Церкви, был вновь провозглашен II Ватиканским Собором, который произнес такие важные слова о Мессе: «Спаситель наш на Тайной Вечере установил Евхаристическую Жертву Тела Своего и Крови Своей, чтобы непрерывно увековечивать, доколе Он придет, Свою крестную жертву, и поэтому завещал Своей возлюбленной Невесте Церкви воспоминание о Своей смерти и Своем воскресении».

    То, о чем таким образом учит Собор, непрерывно выражалось в текстах Мессы. Ибо учение, которое емко обозначено таким речением, появляется уже в древнем сакраментарии, общеизвестном под названием Сакраментария Льва: «Всякий раз, когда творится воспоминание Христовой жертвы, совершается дело нашего искупления», — стройно и тщательно выражено в Евхаристических молитвах, поскольку в них священник, когда он творит анамнесис, обращаясь к Богу от имени всего народа, воздает Ему благодарение и приносит живую и святую Жертву, которая есть приношение Церкви, и Жертву, приношением которой Сам Бог соблаговолил умилостивиться, а также молится, чтобы Тело и

Кровь Христа стали Жертвой, угодной Отцу и всему миру спасительной. Таким образом, в новом Миссале закон молитвы (lex orandi) Церкви соответствует постоянному закону веры (lex credendi), который напоминает нам, что, за исключением образа приношения (ratio offerendi), одной и той же жертвой являются жертва крестная и её сакраментальное возобновление в Мессе, которое на Тайной Вечере установил Христос Господь и которое Он заповедал апостолам совершать в память о Нём, и что Святая Месса является одновременно жертвой хвалы, благодарения, умилостивления и удовлетворения».

 

    Насколько иным уже в XIX в. было мнение английских католических епископов, цитируемое самим Л. Вороновым, сколько в нем симпатии к тогдашней синодальной церкви в России: «Во всем, что касается реального объективного присутствия истинной умилостивительной жертвы и природы и объема священства, церковь, которой правит Лев XIII, и великая восточная или русская церковь содержат тождественное учение».

Насколько уже в XIX в. Католическая Церковь была готова признать за православием правоту учения и насколько старательны православные богословы в отыскивании различий там, где с первого тысячелетия сохраняется консенсус. Используя общие с католиками богословские предпосылки и приходя, в принципе, к идентичным выводам, Л. Воронов не устает по любому пункту указывать на ошибки и недостатки католического богословия, которое он попросту не знает! Это главный прискорбный вывод сделанный мной после прочтения статьи Л. Воронова «Вопрос об англиканском священстве в свете русской православной духовной науки».